У нойз мс панкреатит
18 мая в крупнейшем столичном клубе Stadium Live Иван Алексеев — передовой российский рэпер, давно известный как Noize MC, — представит на сольном концерте свой «Новый альбом», полтора месяца назад выложенный для свободного скачивания в интернете. Перед московской премьерой Иван пообщался с «Неделей».
— Трудно, наверное, выбирать название для нового диска, если предыдущий альбом назывался «Последним»?
— Это было концептуальное название, а не прикол ради прикола. Вместе с той пластинкой вышла одноименная книжка нашего барабанщика Павла Тетерина. В ней рассказывалась фантастическая история группы, которая репетирует в помещении брошенного завода, а по сути — в ядерном бомбоубежище. После Армагеддона эта группа умудрилась выжить, наладить свой быт и записала непонятно кому и зачем нужную пластинку под названием «Последний альбом». Так что следующий диск может назваться только «Новым», и никак иначе.
— В эпоху, когда физические носители уходят в тень, и многие музыканты, ты в том числе, сразу выкладывают материал в Сеть, издание диска вкупе с книгой — прямо винтаж какой-то.
— У издательства, выпускавшего книгу, возникли проблемы с распространением, мы выкупили 4 тыс. экземпляров, за год реализовали их на своих концертах. Так что все нормально. С «Новым альбомом» тоже планируем выпустить книгу Тетерина, теперь сборник рассказов. Он продолжает развивать свой литературный талант.
— Но к песенным текстам ты его не допускаешь?
— Пока у нас нет опыта совместного творчества. Хотя, надо признать, он вторая, после меня, креативная сила в нашем коллективе.
— Как именовать следующий альбом ты тоже уже решил?
— Шуточная триада завершена, название для четвертого диска будет иным. После стилевого винегрета в наших предыдущих альбомах настоящим экспериментом для меня станет запись ортодоксального рэпа.
— В 2013-м ты собираешься отмечать юбилей своей группы?
— Да, нам исполняется 10 лет, и следующей весной мы планируем устроить масштабный концерт или серию концертов. И перезаписать наши старые песни.
— Но у Noize МС история вроде бы покороче?
— Летоисчисление ведется с момента создания коллектива Protivo Gunz, он сейчас со мной на сцене. Мы перестали разделять Noize МС и Protivo Gunz и объединили все наши песни в одном проекте.
— Псевдоним Noize МС был фактически навязан тебе рекорд-лэйблом. Ты сразу согласился?
— Когда подписал контракт, представители лэйбла всячески пытались «слить» мою группу. Предлагали мне сменить команду или поначалу вообще минимизировать райдер, ездить вдвоем с диджеем, читать рэп под «минусовки». Объективно говоря, парни из Protivo Gunz тогда хреново играли, но они — мои лучшие друзья, и никакие другие музыканты мне не нужны. Я поменять состав не дал, и это был ключевой момент. Постепенно мы стали группой Noize МС. Хотя до сих пор мне кажется, что для русского уха и это название не такое уж простое.
— Два месяца назад тебе исполнилось 27. Особый возраст для рок-музыкантов. Для многих финишный. Думал об этом?
— Да, я в теме. Именно сейчас ощутил: нужна логическая запятая, чтобы осмотреться по сторонам и понять, куда двигаться дальше. Вот отыграем концерты, посвященные презентации новой пластинки, и в декабре уйдем в большой отпуск. Месяца три планирую провести где-нибудь в теплой стране. А в июле, наконец, займусь своим здоровьем. В прошлом году я начал просто рассыпаться на куски. Гастрольный график дал о себе знать. У меня в принципе здоровье хреновое, а тут еще рок-н-ролльный образ жизни. Все началось с неудачного прыжка со сцены в Магадане, где вместе с тяжеленной гитарой я спикировал прямо зал. В каком-то запале еще залез обратно на сцену, попрощался со зрителями и кое-как ушел за кулисы. Потом передвигался, как пришелец из фильма Men In Black. Песня «Бассейн» из «Нового альбома» как раз посвящается неудачному стейдж-дайвингу и его последствиям.
— Подозреваю, на том концерте ты был не вполне трезв.
— Да, я в то время еще выпивал. Там, в Магадане, мне прописали обезболивающее, но врачи не сделали поправку на мою рок-диету. Таблетки в сочетании с «вискарем» быстро привели к панкреатиту. Бухать мне теперь нельзя. И конкретно этот результат я оцениваю как положительный. В общем, 27 — это такой рубежный, кризисный возраст.
— Поскольку теперь ты на традиционной диете, настоящим героем тебе не стать, young die уже не получится.
— Во-первых, не буду говорить «гоп», пока… Во-вторых, жить все-таки интересно.
— Кроме упомянутого прыжка, что-то еще тебя заставило переосмыслить собственные поступки?
— К счастью, ничего особенно страшного со мной не случалось. У меня существуют естественные родительские страхи, как у отца двоих детей. Сильная любовь к ним порой рождает параноидальные настроения. Но я понимаю, что зацикливаться на этом не надо.
— Твои родители в свое время нормально восприняли артистическую карьеру сына?
— Маме — она умерла два года назад — нравилось немало песен из моего репертуара. Она гордилась, что я сделал то, что ей казалось абсолютно невозможным.
— Если взять какую-нибудь из твоих брутальных вещей, скажем, «Отвези меня в аэропорт», не всякий поверит, что ее автор окончил школу с золотой медалью. Видимо, ты развеял цоевское сомнение: «тот, кто в 15 лет убежал из дома, вряд ли поймет того, кто учился в спецшколе».
— Золотая медаль не значит, что я исключительно дома сидел, был «ботаником» и не соприкасался с миром улиц. Я его тоже познавал. В старших классах школы вошел в хип-хоповую альтернативную тусовку, где нравы были достаточно вольные и приключений всяких хватало. А мое утверждение как исполнителя произошло посредством участия во всевозможных баттлах (рэп-состязаниях. — «Неделя»), фристайлах, выступлениях на Арбате. Там речь шла уже не только о рэп-аудитории, но вообще о том, как разные люди тебя воспринимают.
— Зачем ты в нулевых выходил на Арбат? Там же матрешками торгуют. Неформальная аура этого места развеялась в конце 1980-х.
— На Арбате играть «в законе». Если не совсем легально, то полулегально там возможны уличные выступления. С ВВЦ, например, прогоняли сразу.
— Помнишь, свой максимальный уличный заработок?
— Около $200.
— Люди шли мимо и тебе в шапку бросали деньги или стояли, слушали?
— Слушали. Образовывался огромный зрительский полукруг. В качестве «гвоздя шоу» неизменно появлялся какой-нибудь танцующий бомж. Но бомжи, как правило, исчезали раньше, чем происходил «раздел имущества», и ни на что не претендовали.
— Из двух разных вариантов осмысления российской действительности — Сергея Шнурова и Юрия Шевчука — тебе какой ближе? Ты ведь пересекался с обоими.
— Шнур и Шевчук — две разновидности творческой и личностной свободы. Они на разных полюсах, но у них есть общее: они не врут самим себе. «Ленинград» я слушаю чаще, чем «ДДТ». При этом не со всеми «телегами» Шнура согласен.
— Твои песни иногда звучат из колонок перед началом протестных акций в Москве. Но самого тебя уже давно на митингах и шествиях не видно.
— В прошлом году я выступал с речью на митинге на Болотной. А перед Новым годом в Казани исполнил импровизированный номер «Сам г..дон». В майском «Марше миллионов» не участвовал, только что вернулся из продолжительного сибирского тура и хотел побыть с семьей. Но все этим протестным акциям сочувствую.
— Русский рэп — это все-таки естественное явление или стилизованное, как, скажем, российские кантри-музыканты и даже блюзмены?
— Рэп давно уже не является в России просто подражательством американским аналогам. Появилась школа русского рэпа, и многие люди именно такую музыку считают наиболее адекватной.
— Но русский рэп еще не родил своих корифеев, легенд, культа. Условно говоря, тут нет своего Тупака Шакура и клановых конфронтаций, как в Америке.
— Это все могло бы произойти у нас в 1990-е. Но и в мировом хип-хопе настоящие гангстеры, толкающие кокаин оптовыми партиями между записями альбомов, составляют сейчас незначительную часть популярных хип-хоп исполнителей.
— Возрастной порог у этого жанра существует? Рэп от 40-летнего исполнителя не выглядит слегка пародийно?
— Нет. Сейчас многим нашим рэперам хорошо за 30. А если брать зарубежных корифеев жанра, то, например, скончавшемуся в мае Адаму Яуку из Beasty Boys было 47. Есть в этой сфере и люди постарше. Вообще, не вижу поводов считать рэп исключительно музыкой для подростков. В 1950–1960-е годы взрослое население США воспринимало рок-н-ролл временным молодежным пшиком. Чем он на самом деле стал, мы в курсе. Думаю, с рэпом будет такая же история.
«Новый альбом», Stadium Live, 18 мая
Источник
Музыкант Иван Алексеев, известный своим поклонникам как Noize MC, продвигает свое творчество через интернет больше семи лет. Этой зимой его ролик, посвященный ДТП с участием вице-президента «Лукойла», мгновенно разошелся по блогам и форумам. В интервью Forbes он рассказал о жизни его музыки в сети.
— Когда вы пришли в интернет?
— Это произошло в 2002-2003 году, когда я приехал учиться в Москву. До этого я жил в Белгороде, и об интернете имел очень смутное представление. В общежитии, куда я переехал, было интернет-кафе, и я потихоньку начал пользоваться благами цивилизации. Есть такой сайт Realmusic.ru, где музыканты могут выкладывать свои произведения. Сейчас все больше пользуются Myspace, но тогда это была одна из самых важных площадок. У моей группы была своя страничка, на ней мы выкладывали песни, люди их комментировали.
— Группа тогда уже была?
— Был небольшой коллектив, Face2Face – я и мой бывший одноклассник. Мы еще со школьных времен записывали треки, но в интернет их не выкладывали. Тогда были локальные сети, где по модему люди соединялись с конкретным сервером. Например, в Белгороде был сервер Торгово-промышленной палаты. Он не имел отношения к музыке, но это был популярный ресурс для общения. Туда и закачивались треки.
В 2003 году уже в Москве я собрал группу из ребят, которые жили в общаге. Мы с ними играем по сей день. Потом один знакомый послушал наш материал и предложил сделать сайт. Так появился noizemc.narod.ru, где можно было не только выкладывать треки для онлайн-прослушивания, но и вешать ссылки на скачивание, чем мы активным образом и занялись. К моменту подписания контракта с Universal, там было порядка 50 песен. Перед подписанием контракта по требованию лейбла мы вынуждены были их убрать с сайта. Но эта подборка гуляет по сети, издаются диски – у меня дома целая подборка пиратских альбомов. Очень забавно, как люди их оформляют, какие фотографии используют.
— После подписания контракта работа в интернете прекратилась?
— Нет, просто мы перестали выкладывать новые треки в сеть, потому что собирались выпускать пластинку. Наш первый альбом назывался Greatest Hits Vol.1 – это подборка из лучших, по нашему мнению, песен, которые были перезаписаны на студии. До этого все записывалось дома в компьютер. Мы услышали много критики в свой адрес за то, что весь этот материал уже был в сети.
— Universal тоже в сети вас нашла?
— Я сначала подписал контракт с лейблом Respect Production, который образовался вокруг группы «Каста». Они собирались сделать первый совместный релиз с Universal. Но отношения с иностранным лейблом у нас не сложились, потому что его региональное подразделение вело очень пассивно. И это понятно: основные доходы у них идут от продажи пластинок зарубежных артистов. Они не хотели нами заниматься, но при этом требовали выплачивать им процент с концертов. Эти условия нас не устраивали.
— Поток на YouTube и аккаунты в соцсетях появились уже после Universal?
— Нет, YouTube стал популярен в 2006 году. Первым нашим роликом, который получил большой резонанс на YouTube, было наше арбатское выступление. Это был фристайл, который впоследствии стал песней «На районе три недели нету плана». Видео снимала на фотоаппарат моя теперешняя жена. Кто-то из Латвии выложил его в сеть. Как ролик к нему попал – не совсем понятно. Когда мы обнаружили этот ролик в интернете, он уже набрал 45 000 просмотров, а для YouTube 2006 года это было мощно. В то время я ходил в тренажерный зал. Тогда уже по ящику крутился клип «Песня для радио», но мой тренер меня узнал по ролику с YouTube. Он спросил меня: «Это ты поешь «На районе три недели нету плана?» Было забавно, потому что была уже плотная ротация по МузТВ.
— Ваши клипы, выложенные в интернете, очень профессионально сделаны. Зачем, ведь многие выкладывают в сеть просто ролик, записанный на телефон?
— Эти клипы делаются с прицелом на вещание по телевидению. Сейчас снимать такие ролики стало проще. На аппаратуре,
— Сколько стоил ваш клип?
— Около $20 000. Сейчас телевизионный клип стоит дешевле. Работаешь с режиссером и понимаешь, что платишь ему не за аппаратуру, а за имя и портфолио.
— Вы сразу выкладываете видео в сеть?
— Да, до того, как он попадет на телевидение, может пройти какое-то время, и все это время люди могут его смотреть в сети. Если раньше у тебя был один путь: либо ты собираешься показывать это по ящику, либо не понятно, зачем ты это снимаешь. Сейчас ролик всегда можно выложить в сеть. Я наблюдаю тенденцию, что сейчас сама песня воспринимается как полдела. Популярным форматом стали видеоролики.
— Для вас важна реакция на ролик интернет-аудитории?
— Обращать внимание на реакцию в интернете реакцию можно, когда она сугубо положительная или отрицательная. В сети есть особая группа людей. Наш барабанщик Паша Тетерин придумал для них специальный термин «ололологи». Они склонны к негативным высказываниям по поводу любого клипа. Если ролик мне понравился, я не буду его комментировать. Я его пошлю друзьям, но ничего писать не буду. Ролики комментируют в основном эти ололологи.
— У вас есть аккуанты в соцсетях. Кто им занимается?
— Есть люди, которые занимаются официальной группой Вконтакте и сайтом. В общей сложности, это человека три. У меня самого на это бы времени не хватило. Все держится на фэн-поддержке, это не нанятые люди, которые сидят и делают это за зарплату.
— Как появилась группа Вконтакте?
— Сама собой, мы ее нашли и подружились с создателями. Есть такой активист Ян Петрашка, он занимается группой. Модерирует ее наш фотограф Виталич. Есть еще человек из Питера, который помогает Вконтакте. И еще один человек из Магадана работает с архивами материалов. Они отслеживают новости группы, выкладывают выступления, все систематизируют. У нас есть сообщество в ЖЖ. Я сейчас немного путаюсь в этих ресурсах, потому что имею с ними дело только на уровне пользователя.
— Что больше приносит полулярности – сеть или ТВ?
— Больше популярности, которая нам по-настоящему приятна, приносит интернет. Там люди получают полный доступ к тому, что мы делаем, формируют о нас более правильное представление, творчестве. Эфиры – это верхушка айсберга. Люди знают три хита, но глубже не погружаются. Но они приходят на концерты, знакомятся с остальным материалом, и их это торкает. Они потом все равно вовлекаются в интернет. Появление в оффлайне – это толчок для появления в онлайне. Народ видит клип и начинает искать это в интернете.
Формировать аудиторию на основе телезрителей актуально для поп-артистов. Для них сингл не отличается от остального материала, просто он хит, а остальное так для заполнения пространства на диске. У нас другая ситуация.
— Часто за ротацию теле- и радиоканалы просят денег?
— Наша принципиальная позиция: никому никогда мы денег не даем. Потому что ты заносишь бабла один раз, а потом носишь его всю дорогу, и все больше и больше. Это бессмысленно. Если песня хорошая, люди будут ее слушать, перекидывать друг другу. Сейчас прекрасная пора для сарафанного радио.
— Я была мало знакома с творчеством, пока не услышала «Мерседес 666», она появилась через несколько дней после аварии с участием автомобиля вице-президента «Лукойла». Почему вы решили ее написать?
— В аварии погибла близкая родственница моей подруги. Мы были на гастролях на Владивостоке, узнали о случившемся по телефону и быстро написали песню. У нас был один свободный день, мы ее записали, и я разослал по всем адресам, которые у меня были, один из получателей сделал ролик.
— Вы первое время не афишировали свое авторство.
— Ролик был мною не подписан. Это не имеет отношения к промоушену. Меня обвинили в пиаре на крови. Сейчас любые неординарные поступки воспринимаются как пиар и вирусная реклама. Когда мы делаем вирусную рекламу, мы делаем вирусную рекламу – какое-то забавное видео к концерту. А это вообще другой случай, здесь такие цели не преследовались. Важно было, чтобы эту ситуацию не замолчали, чтобы о ней узнали как можно больше людей.
— Интернет – благодатная почва для социального протеста. Собираетесь продвигать эту тему, или это просто была разовая акция на волне возмущения?
— Для меня это случай из ряда вон, он не является частью стратегии. Мне неприятно думать о том. После этой песни ко мне выстроилась очередь журналистов, которые спрашивали о ней, как будто я сочинил очередной интернет-хит. Я перестал исполнять песню, потому что подростки на припеве орут, улыбаются и подпевают. Я понял, что это такая дичь. Я оказался в некотором роде заложником этой ситуации: все равно многие это восприняли как историю успеха песни в интернете – это ужасно на самом деле.
— А были ли еще песни, которые выстрелили благодаря сети?
— Не знаю, «Палево» – самодельный клип, который людям очень нравился. Но он для нашей аудитории. У песни «Из окна» очень много комментариев, но выстрелила до появления видео. «Мерседес» имел определенно больший резонанс. Но это не песня, а социальный симптом. Изначально в ней люди видели не произведение конкретного исполнителя, а доходчиво выраженный акт протеста.
Источник